Я живу в Казахстане и это, пожалуй, самое невероятное, что могло со мной произойти. Страна, в которой ты живешь, практически не осознавая и не имея никаких фундаментальных и даже культурных корней – идеальна под мой темперамент. Я тревожная, беспокойная, возбужденная, готовая к опасности. Я прикрываюсь улыбкой, как показателем благополучия и впору мне обернуться синей этикеткой с надписью «Казахстан» - как у шоколадки. Эта шоколадка один из самых популярных презентов от кз-граждан.

Граждан с кз-сознанием, с кз-настроением, кз-взглядами. Они везут казахстанский шоколад во все уголки мира, как бы говоря: смотри, у нас не все так плохо, у нас не все так горько. Вот шоколадка. Кз-граждане особые – потерянные немного. Обиженные – как правило, много. Недовольные местами и исключительно честные. Это вообще особая национальная черта – честность. Правда, кроме честности перед собой. Мы обманываемся, не обманывая других людей. Если бы я могла выбрать свою идентичность, не выбрала бы. В KZ я чужая, за рубежом – еще «чужее». Мы потомки репрессированных и угнанных в Казахстан в девятнадцатом веке. У нас нет истинной патриотичности и любви к родному краю, нет особого культурного кода, нет четкого позиционирования. Есть подвешенность – межземельная и транскультурная, и ничего с этим нельзя поделать.

Пожалуй, я люблю это состояние. Оно немного пьянит и обманывает свободой – действий, передвижений. Кажется, что такие как я – люди мира. Но нет. Мы люди не из этого мира. С другой стороны, мы можем построить собственный, не обрекая детей на подвешенное существование вне времени и пространства. Попробовать явно стоит.

В детстве я дружила с мальчиком. Его звали Берик. Ну как дружила, он был чуть старше, мы жили на одной лестничной клетке, общались, мамы наши друг к другу на чай забегали. Особых бытовых проникновений и пересечений не было, но я называла его другом. Имя Берик означает стойкость и верность. Он действительно был верным – маме, которая полностью посвятила себя жизни и благополучию сына, и языку, на котором он, один из немногих казахских детей, говорил чаще, чем на русском. 

Мама растила его одна, что в целом считалось не свойственным для казахских (в отличие от казахстанских) семей и ее звали – тетя Зоя. Берик потом ее убил.

В детстве мне ставили его в пример. «Гляди, как он маму слушается. Гляди, как он по дому помогает. Гляди, он возвращается домой к положенному сроку. Н е т о ч т о т ы.»

Берик учился на отлично и завоевывал медали на олимпиадах. Он занимался греблей и там тоже что-то завоевывал. Кажется, я хлебала его идеальность, культивируя собственную несостоятельность, и захлебывалась.

Когда Берик поступил в университет на грант, тетя Зоя принесла пирог, и мы долго сидели праздновали. Берик, красивый и возмужавший, крепкий этнический казах с характерным разрезом глаз, смуглыми острыми скулами, тонкими губами и взъерошенными упругими волосами – черными – посматривал на меня весь вечер. Мне было четырнадцать лет. Разница в возрасте у нас слишком большая, чтобы закрутить подростковый роман, да и смотрел он на меня не заинтересовано, а будто обдумывая что-то.

На первом курсе Берик стал гулять допоздна и пить. Он курил травку и однажды позвал меня за гаражи попробовать ее. Я отказалась курить, но пошла за гаражи составить ему компанию. После первой затяжки Берик сказал, что его однокурсник хочет меня трахнуть, а он, Берик, запрещает ему это делать. И еще сказал, чтобы я была аккуратнее.

И н е х о д и л а з а г а р а ж и д а ж е с н и м.

Я ушла тогда сразу и молча.

Мы стали редко видеться, да и тетю Зою я особо не встречала. Она пропадала на работе, вечером юркала в дверь, обитую зеленым дермантином, подранную уже местами, и не приносила нам пирог. Берик пил все больше и, кажется, его даже выгнали из университета к концу первого курса.

Потом у него началась белая горячка. А потом он убил теть Зою и выпрыгнул из окна четвертого этажа.

В этой квартире долго никто не жил, а потом заселилась молодая пара. Утром они ругались так, что падала мебель и билось стекло, а вечером занимались сексом, повергая меня, уже тогда старшеклассницу в шок и ужас. Если люди так истерично орут, проникая друг в друга, это точно не для меня.

В квартиру напротив этой заселилась семья с тремя детьми. Потом у них появился четвертый, потом пятый, и кажется, сейчас – они по сей день не переехали – разжились еще парой тройкой ребятишек.

Возвращаться в тот дом я не люблю. Да и не к кому. Мы переехали давно, сменили пару городов, так и не отрастив корней. 

(Работа над рассказом велась в резиденции Дома творчества Переделкино)